Моя первая учительница рисования и живописи

Евгения Ерофеевна Богданова

Отчего только не зависит наша судьба: от места и времени рождения, от семьи, от вложенных при рождении в нас способностей, от встреч на жизненном пути. Одним из важнейших событий для моего будущего было знакомство с художницей Евгенией Ерофеевной Богдановой и те годы, которые я была её ученицей.
Когда мне было 12 лет мама решила , что меня пора регулярно учить рисованию, моей страсти с детства. Рисовать я любила как все дети, если им это не отбивают в раннем возрасте. В доме всегда были краски и кисти, отец, по профессии математик, был очень неплохим художником-любителем. Мать, доцент на кафедре истории искусства ленинградского университете, как-то привела меня, двенадцатилетнюю, в университет и представила своей коллеге, Евгении Ерофеевне Богдановой, преподававшей будущим искусствоведам рисунок, живопись, композицию и технологию живописи. Помню наш первый урок: пустая аудитория, немолодая женщина восточного вида, в тёмно синем костюме Nadelstreif, стройная, какая-то вся собранная, начиная с цепкого взгляда и кончая четко отмеренными движениями, ставит передо мной корзиночку из бересты. Мне надо её рисовать карандашом, учиться штриховке. Я была удивлена такому незатейливому первому заданию, но оно оказалось достаточно сложным. Дальнейшие занятия проходили то у нас дома, то в квартире Евгении Ерофеевны.
Рисовала я сначала гипсы, корзинки, табуретки, маски, натюрморты и вот их - наконец-то, акварелью. Евгения Ерофеевна была в первую очередь живописцем, а не графиком, во мне она нашла восторженную ученицу, мне цвет всегда был важнее линии. И сейчас, выполнив «обязательную программу»( как в фигурном катании) подготовительного к живописи рисунка, я с облегчением перехожу к главному, любимому — краскам. Параллельно к натюрмортам последовали портреты и наброски одетой фигуры, которые мне задавали к следующему уроку. Я замучила набросками подруг и домашних, которые должны были подолгу замирать в разных позах, скорым мой карандаш тогда назвать было нельзя. С пейзажами, что было «коньком» Евгении Ерофеевны, ученицы Рылова, русского художника-пейзажиста начала ХХ века, было труднее. Помню очень редкие выходы на этюды. Первый раз это происходило с моим отцом и маминым коллегой по кафедре искусствоведом и художником Валентином Яковлевичем Бродским, отец и Валентин Яковлевич бодро писали этюды, а я вымучивала какие-то сосны и дюны на берегу Финского залива под Ленинградом.
Но мне запомнились замечания Евгении Ерофеевны о воздушной перспективе — как меняется цвета в зависимости от удалённости. Поразила фраза Валентина Яковлевича Бродского: «Приеду домой, поставлю этюд лицом к стене и посмотрю через две недели. Тогда и узнаю, получилось или нет». И что удивительно — я слышу и его слова, и замечания Евгении Ерофеевны о цвете коры сосен (лиловом) до сих пор, вспоминаю их в соответствующей ситуации всю жизнь. И не только тот конкретный выезд за город на этюды. Как часто всплывают в памяти замечания моей учительницы в разных конкретных ситуациях: «Если не знаешь с чего начать работу, композицию например, возьми кисти, краски, подготовь рабочее место, перебери все материалы и...само пойдёт!» . Или :»Чтобы отличить степень освещённости предмета в натюрморте, правильно оценить разницу между ярко освещёнными частями и рефлексами, прижмурься, увидишь главное и всё станет на свои места». Во время наших занятий, особенно тех из них, которые проходили в её небольшой двухкомнатной квартире в начале улицы Чайковского у самой набережной Фонтанки, многое я услышала всяких мудрых вещей. Как об искусстве, так и о жизни. О цветовых отношениях: «Сравнивай, всегда сравнивай, не просто «красный», а как этот красный выглядит рядом с соседним цветом». «Жизнь короче, чем тебе кажется, раза в три. Постарайся успеть сделать то, что ты хочешь».
Я помню такой разговор моей мамы и Евгении Ерофеевны. Мама, специалист по передвижникам (хотя и Врубель, и Сомов тоже были её "героями") говорит об импрессионистах, сравнивая с их русскими коллегами-современниками, что они, мол, светят, но не греют. Имея в виду, что за воздухом, светом, эстетикой у первых не стоят глобальные проблемы или психологический подтекст. А Евгения Ерофеевна ей возражает:"Нет, греют". Она и была так популярна среди студентов, потому что несла свой взгляд художницы, учила смотреть картину именно с точки зрения живописных средств, не исходя из исторических, психологических и социальных соображений. Большое внимание в преподавании обращала на цветоведение, на взаимодействие между собой контрастов, цветовых нюансов, находящихся непосредственно рядом на картине. А такой подход у преподавателей на кафедре был, видимо, редкостью, особенно учитывая время. Импрессионисты были после смерти Сталина совсем недавно”реабилитированы”.
Евгения Ерофеевна кроме всего прочего была первой, которая высказала уверенность, что я буду художницей. Я в детстве была довольно скромной - с годами это прошло. Как-то мы заговорили с ней о моей будущей специальности. Мне казалось, что стать художницей нечто необычайно высокое, ну, занимаюсь я рисованием дополнительно, так я и уроки музыки, немецкого кроме школы беру. Может ли моих способностей хватить для такой замечательной профессии? «Конечно, ты можешь стать художницей. Зачем же ты ко мне ходишь, как не за этим», - сказала Евгения Ерофеевна. От родителей я, надо сказать, такого не слышала. Отец мой был математиком, считал меня тоже к этому очень способной и беспокоился, что если я пойду после восьмого класса в художественную школу при Мухинском училище, то хорошего среднего образования не получу (в чём он ошибся — в этой школе все предметы преподавались на хорошем уровне, не хуже, чем в других, не художественных одиннадцатилетках). По окончании школы № 190 при Мухинском училищ (теперь она называется лицеем) я поступила в Мухинское Высшее Художественно-промышленное Училище, там училась у многих более или менее известных педагогов живописи и рисунка, но никто из них на меня не оказал того сильнейшего влияния, как Евгения Ерофеевна. Самым талантливым моим преподавателем в Мухинском был Валерий Ватенин, мне очень нравились его полотна, но преподавание не было его сильной стороной.

Я стала художницей и ни разу об этом не пожалела. Кроме собственного творчества очень важной стороной моей жизни является преподавание. Начала я преподавать в изостудии Дворца пионеров в Ленинграде в 1974 году, после переезда в Вену в 1977 году продолжила преподавание детям и взрослым, постоянно веду курсы в народном университете, в моей частной изостудии, в рамках мастер-классов в Австрии, Чехии, России. И очень часто в различных конкретных ситуациях представляю, чтобы сказала бы Евгения Ерофеевна на моём месте тому или другому ученику.

Вена, декабрь 2014 г.